Писать, писать, писать... О чём же? 
	
	
	О собаках, воронах, стрекозах, клёнах и о... моих знакомых, старых, новых... впрочем, 
	
	
	бокал охлаждённого "шардоне", розовый грейпфрут и вот оно... только моё - особое видение, особое мнение, и.... вечное сомнение... 
	
	
	Кто же я в этом мире, если именно я всё это вижу... 
	
	
	Я - писатель? Да, я пишу!
	
	
	
	
	
	Вам не увидеть цвета глаз
	
	
	
	За стеклами "хамелеонов".
	
	
	
	А он - кремень, корунд, алмаз,
	
	
	
	Он - повелитель миллионов.
	
	
	
	
	
	Начитан, скрытен, архисложен
	
	
	
	И атлетически сложен.
	
	
	
	Не флирт, а адюльтер возможен 
	
	
	
	Для самых праведных из жен...
	
	
	
	
	
	Цветы и приглашенье в ложу!
	
	
	
	Кто устоит под властью чар?
	
	
	
	Он проникает через кожу...
	
	
	
	Не слишком юн, совсем не стар.
	
	
	
	
	
	Бессильны, немощны, безлики, 
	
	
	
	Беспомощны... Один укус!
	
	
	
	В кромешной тьме угаснут блики,-
	
	
	
	Он души пробует на вкус.
	
	
	
	
	
	И поздно здесь словами бряцать: 
	
	
	
	Распознавайте подлецов!
	
	
	
	За маской дерзкого паяца 
	
	
	
	Скрывает бес свое лицо...
	
	
		
		
	
	
	
	
	
	"Эх, Марина..."
	
	
	
	
	
	Эти два слова из припева ироничной песенки группы "Вежливый отказ",- вот первое, что пришло на ум, когда я случайно увидела её в парке, смущённую, какую-то угловатую, с нелепым макияжем на обычно бледном лице, в через чур узеньких джинсиках, с закрытыми глазами опрометью несущуюся навстречу этому вульгарному "чуду" в застиранной футболке и мятых штанах.
	
	
	Марина, которая была олицетворением доброты и праведности, честности и порядочности.
	
	
	Когда-то я покупала только у неё молочные продукты, ещё иногда мы вели с ней чисто женские разговоры "ни о чём" - о глупой моде, наших странных мужьях и современных детках.
	
	
	Пара новых платьиц и юбочек, перекочевавших из моего гардероба в её, говорили о моём прекрасном к ней расположении.
	
	
	Платья, безусловно, лучше сидели на ней, ведь она была и моложе лет на пятнадцать и, наверняка, на столько же кг изящнее...
	
	
	Нужно дарить только то, что тебе самой очень нравится... Иначе подарок не станет подарком...
	
	
	Марина всегда выглядела очень естественно, и от этого была почти совсем неприметна для "острого" мужского взгляда, падкого на всё яркое и вульгарное.
	
	
	Именно поэтому, Маринина сменщица по молочному отделу - Людочка, которую я про себя называла просто "клизма", с накрашенными ресничками и подведёнными губками, с томным взглядом и капризным голосом, привлекала покупателей исключительно мужского пола.
	
	
	Наверняка, они видели в ней то, о чём втайне мечтали и чего совсем не осталось в их "слишком естественных" жёнушках...
	
	
	И вот Марина, эта верная жена и хорошая мать, закрыв глаза на всё и всех, встречается здесь с каким-то "упырём"... жирным боровом...
	
	
	А он, совершенно не влюблённый, такой самодовольный, плохо выбритый, с "синюшныи" лицом кавказской национальности, совсем не смущённый от того, что почти на голову ниже этой женщины, грубо хватает её за хрупкую талию и прижимает к себе таким, до отвращения привычным, движением волосатых рук...
	
	
	
	
	
	И Людочка - "клизма" сидит тут же, неподалёку, на скамеечке...
	
	
	Её наверняка пригласила Марина, "заценить" нового возлюбленного. 
	
	
	Людочка говорит о чём-то по мобильному, с одним из своих поклонников, на её личике написано нескрываемое презрение... то ли к происходящему здесь и сейчас в этом сквере, то ли к мужчинам вообще...
	
	
	
	
	
	Эх, Марина... Я мысленно исполняю на бис "парафраз" и убегаю по соседней аллее, чтобы так и остаться никем не замеченной...
	
АЛЛА ВОЙЦЕХОВСКАЯ